– Как это? – не поняла я.

– То есть ты проникаешь сквозь маску человека и заглядываешь в душу, в его проблемы и несчастья. В тебе я не увидел этой маски, а твоя душа показалась мне очень загадочной для меня. Знаешь, я всегда мечтал научиться фотографировать людей изнутри, снимать на пленку свет их душ.

– У тебя обязательно это получится,– заверила я.– Ну что, мне опять распустить волосы и натянуть улыбку в тридцать два зуба?

Дима покачал головой:

– Нет, оставайся такой, как ты есть …

Дни летели с невероятной легкостью и быстротой. Они почему-то напоминали мне испуганных лягушек, скачущих по мутным лужам. Я постепенно начала исцеляться, но главная причина болезни не исчезла, и мне еще предстояло вернуться и встретиться с ней нос к носу.

Убрав в сумочку пять сотенных бумажек, я стала размышлять: «А не сходить ли мне в магазин одежды?» Я уже с трудом припоминала, когда в последний раз покупала себе обновку. Да, это была хорошая идейка. Мельком взглянув в окно, я не без грусти заметила:

– Лучшей покупкой будет зонт – уж его-то мне придется брать с собой на улицу.

Скрипнула дверь, и в квартиру завел Дима. Вид у него был угрюмый, как никогда. Я спустилась на первый этаж. Дима снял плащ и ботинки и, не проронив ни слова, уселся за пустой скрипучий столик.

Подперев голову рукой, он помрачнел и о чем-то задумался. Что-то явно произошло. Нужно было как-то прервать его молчание и разговорить, но так, чтобы он сам рассказал о том, что его гнетет.

– Давай сходим куда-нибудь пообедать,– как бы невзначай предложила я.

– У меня осталось мало денег.

– Я угощаю, пойдем,– улыбнулась я. – А потом я помогу тебе печатать фотографии.

– Не хочу никуда идти.

Я подошла к нему и тихо заговорила:

– Раньше я тоже запиралась в себе, когда что-то случалось, не говоря никому ни слова. Думала, так будет легче. Но молчание – это бомба с часовым механизмом, которую лучше поскорее обезвредить, нежели дожидаться взрыва ... Ну же, поговори со мной.

Дима молчаливо отвернулся. У меня ничего не выходило. Тогда я решила испробовать старый проверенный метод.

– Ну хорошо, хочешь жалеть себя – жалей, хочешь называть себя неудачником – пожалуйста. Как просто выпятить свое «я» и объявить, что никто тебя не поймет. Да, как это удобно: все ношу в себе и ничего не выбрасываю!

Дима оживился, в глазах засверкали искорки негодования. – Говоришь, что все жильцы этого дома законченные неудачники, потеряли свои лица, а ты, а ты видел свое лицо?! Да оно срослось с маской эгоизма: «Мне никто не нужен – я сам».

– Хватит! – рявкнул он, вскочив со стула.

– За столом с ними ты смеешься над их шутками, а за их спинами смеешься над ними!

– Замолчи!

– А зачем? Пусть все слышат! Им пора узнать твое настоящее лицо, скрывающееся за маской лицемерия.

– Да что ты знаешь о людях, о жизни?! Маленькая неприятность, и ты в слезах бежишь рыдать в чужую жилетку. Это твоему эгоизму можно позавидовать! Это ты трусливая неудачница! Ты ,ты … ты …

– Ну же, продолжай,– тихо спокойно произнесла я. – Это лучше, чем игра в молчанку. Теперь, по крайней мере, есть, о чем поспорить и что обсудить. – Я выразительно посмотрела на обескураженного собеседника, и только тогда он понял, зачем понадобились оскорбления и крики. Дима осекся и присел на стул.

– Извини,– почти шепотом произнес он.

– Не извиняйся. Я знала, на что иду и чем рискую. По крайней мере, я вытащила из тебя несколько слов, правда, не совсем тех, что хотела, но и эти оказались весьма любопытными. А теперь пойдем, пообедаем.

Дима слишком долго жил один и уже привык набивать свою душу тяжестью проблем и неприятностей. Он считал, что так лучше. Однако проблемы, как кислота, постепенно разъедают душу, убивая самого человека. Пока я находилась рядом, я просто не могла допустить, чтобы это случилось и с ним.

Перекусив по принципу «когда я ем, я глух и нем», мы решили прогуляться. Я уже подумала, что все мои попытки докопаться до источника плохого настроения Димы оказались лишь тратой времени, как вдруг он спросил:

– А ты никогда не изменяла своему парню?

– Нет.

– Даже в отместку?

– Даже в отместку,– сказала я. – Знаешь, я пару раз пробовала с кем-нибудь переспать, но ничего не выходило. Что-то внутри резко тормозило меня. Быть может, это случалось оттого, что у меня не было настоящей душевной близости с этими парнями, а, может быть, я просто не была готова.

– Не была готова к чему?

– К тому, чтобы перечеркнуть эти четыре года, – неожиданно для себя, ответила я. – Знаешь, мне нужно было приехать сюда, чтобы понять это. Прошлое держит меня. Нет, это я хватаюсь за него, что есть сил. Теперь я уже не знаю, люблю ли я. Это какая-то истерия, а не любовь.

– Это привязанность,– задумчиво произнес Дима.

– Привязанность?– переспросила я.

– Да, она самая. Привычка, другими словами. Ты привязала его к себе и, что более страшно, привязалась к нему сама.

Любовь не приносит боли. Конечно, с этим можно спорить, но поверь, это действительно так. Приведу простой пример. Ты недавно влюбилась в потрясающего парня – и что? Ты счастлива. Это уже потом мысли, недоверие, разбушевавшаяся фантазия и, конечно же, наше эго портят все. «Ах, он взглянул на другую, но он же мой!» или «У него наверняка кто-то есть.» или «А вдруг он через месяц бросит меня?» Нужно жить здесь и сейчас. Вы оба влюблены – хорошо. Если же любит только один, то пусть он постарается отдать все свое тепло избраннику. Любовь – это прекрасное чувство, а мы, «люди разумные», делаем из него греческую трагедию.

Впрочем, я отвлекся. Когда любовь уходит – тихо и незаметно – остается привязанность. Ты уже не любишь, но и без него жить не можешь. Ненавидеть и любить одновременно – невозможно. Ты привыкла, что он, как будильник, звонит по утрам, и вдруг будильник замолкает, а привычка-то сохраняется. Теперь, наконец-то, ты можешь выспаться, поскольку ранние звонки больше не тревожат твоего сна, однако ты почему-то начинаешь скучать по ним, сама не зная, почему.

Вот в чем твоя проблема.

Дима замолчал. Поразмыслив над его словами, я поняла, что он прав. – Да, мне давно пора распрощаться с прошлым, но как же трудно разорвать эту ниточку между нами,– печально сказала я, поправляя шарф.

Мимо нас метнулся сквозняк.

– Я сегодня видел ее.

– Кого? – не поняла я, увлекшись своими мыслями.

– Ту, ради которой приехал в этот чертов городишко. Она ни капли не изменилась.

– Ты подошел к ней заговорил?

– А что бы подумали люди, если б я стал разговаривать с рекламным плакатом? – горько усмехнулся Дима.

– Вряд ли бы они заметили, – вполне резонно сказала я. – А ты бы хотел с ней поговорить?

Дима на секунду задумался, а потом нерешительно произнес:

– Может быть, да, а может быть, и нет. Трудно ответить.

– Но ты ведь приехал сюда ради нее?! – удивилась я.

– Да, но сейчас все по-другому. Другая жизнь, другие принцыпы, мораль,… да и мы стали другими, – невнятно запротестовал Дима, и вдруг внезапно замолчал, будто осознавая всю несвязность доводов. – Наверное, я просто боюсь,– наконец, признался он.

– Чего?

– Боюсь узнать, что все еще люблю ее.

По улицам начинали шагать сумерки, зажигая худые длинные фонари. Пасмурный город вновь заплакал. Мы же, не уделяя этому обстоятельству должно внимания, продолжали бродить мимо забрызганных грязью витрин и домов, рассказывая друг другу обо всем без утайки...

Почти весь следующий день я провела вне дома. Уладив свои дела, я, очень довольная, вернулась назад. Дима задумчиво ходил мимо моих фотографий, разложенных по полу.

– Ну, что скажешь? – поинтересовалась я.

– Тут чего-то не хватает, – растянуто произнес он.

– А, по-моему, здорово получилось,– оценила я, смотрясь в них, будто в маленькие зеркала.

– Нет,– не согласился Дима. – Чего-то здесь все же не хватает. Оригинальности, что ли.

– Ты слишком строг к нам обоим. Да, кстати, завтра мы идем в редакцию одного престижного журнала,– загадочно улыбнулась я.

– Что значит «пойдем» и какого журнала?

– Ну, пойдем – значит… пойдем, а вот какого журнала – ты узнаешь завтра.

Подойдя к нему поближе, я положила руку ему на плечо и добавила:

– Просто доверься мне и моему чутью. А теперь давай спать.

Сладко потянувшись, я стала подниматься на второй этаж. Позади раздалось:

– И после этого ты хочешь, чтобы я уснул?

– Угу,– кивнула я, приближаясь к незабвенному ложу.

Откуда-то стали доноситься приглушенные звуки скрипки, и музыка, для которой не существует преград, полилась сквозь стены и потолки, пронизывая дом насквозь и наполняя его легкой, чуть заметной дымкой лирической ностальгии. Убаюкивающее аккомпанировал дождь, и, сливаясь с ним в идеальный дуэт, скрипка поведала нам потрясающую историю любви.

– Ну, как спалось? – спросила я, разрезая горячий омлет.

– Неважно. У меня из головы не выходила твоя вчерашняя заморочка. Так куда мы идем?

– Сперва завтрак (кстати, я купила молоко – полезно для желудка), потом горячая ванна и только после этого ты разгадаешь мою шараду,– бескомпромиссно закончила я.

– А…– начал было Дима, но я тут же прервала его:

– Когда я ем…

– Итак, я побрился, оделся, причесался. Что дальше? – недовольно спросил Дима.

Критично оглядев его с ног до головы, я, немного поразмыслив, про изнесла:

– Теперь можно идти.

Путь оказался неблизким. Идя по сложившейся традиции пешком, я не без труда разбирала дорогу.

– Ты что, запутываешь следы? – мрачно усмехнулся спутник, когда мы вновь вышли к тому же ресторану.

– Я вспоминаю, куда нам идти,– обиженно пояснила я.

– А не легче ли сказать мне название конечного пункта назначения?

Я живу здесь все-таки подольше тебя.

– Не мешай.

– Ну хорошо, только не сворачивай направо – там мы уже были два раза.

К обеду я, наконец, привела нас в редакцию журнала. Большинство сотрудников ушли перекусить, так что объяснять, что мы здесь делаем и к кому пришли,– не понадобилось.

– Надеюсь, она не ушла.

– Кто? – устало спросил Дима.

Не ответив, я постучалась в громоздкую дверь.

– У нас обед,– раздался строгий женский голос.

Я приоткрыла дверь.

– Здравствуйте, я приходила к вам вчера по поводу одного моего друга.

– Я сказала, чтобы вы зашли в первой половине дня. Ничем не могу помочь. После обеда у меня уйма дел,– поправив очки в толстой оправе, заявила она безапелляционным тоном.

– Но я на минутку.

Быстро войдя в кабинет, я втащила за собой Диму.

– Знакомься, Агата Ливанова.

Женщина вздрогнула, как от удара током. Мой спутник остолбенел.

– Димка? Ты? – осторожно произнесла она чуть сиплым голосом и, сняв очки, медленно встала из-за стола. – Боже мой, Димка, это я, Дана.

– Ну поздоровайся же с человеком,– пробубнила я, слегка толкнув его локтем в бок.

– Дана,– прошептал он и дрожащими руками окольцевал старую знакомую.

– Вам, думаю, есть, о чем потолковать,– сделала вывод я и почти бесшумно удалилась.

Да, это была та самая девушка, ради которой Дима бросил все и четыре года назад приехал сюда. Узнав из журнала, где находится редакция, я вчера отправилась по этому адресу. Забавно было показывать всем обложку и спрашивать, не знакома ли кому девушка, запечатленная на ней. Одна из сотрудниц неуверенно сказала, что девушка чем-то похожа на их директора. Мне сперва было непонятно такое замешательство. Дождавшись свободной минутки, я проскользнула в кабинет начальницы и поинтересовалась, где мне найти Агату Ливанову. Высокая худощавая девушка в строгом деловом костюме и очках в толстой оправе сказала, что это она. Тогда я поняла, почему фотография вызвала недоумение. Агата, которую Дима почему-то называл Даной, совсем не была похожа на девушку с лощеной обложки журнала. Поблекшая, почти без косметики, она совершенно не походила на ту, о которой рассказывал Дима. По поводу моего удивления, она сказала, что фотография была сделана несколько лет назад одним талантливым фотохудожником. Мы разговорились, и я попросила, чтобы она посмотрела работы одного моего знакомого. Полистав ежедневник, Агата сказала, что сможет уделить нам минутку утром.

Я гордилась сделанным, правда пока не знала, что из этого может получиться. Легкое волнение и тревога давали о себе знать. Внезапно меня охватил страх: а вдруг он поймет, что любит ее? Не знаю, почему я испугалась этого, ведь сама же хотела, чтобы у него было все в порядке. Эта загадка напомнила мне один разговор. Как-то мой знакомый сказал, что видит меня насквозь и знает обо мне все. Я усмехнулась и ответила, что это невозможно, поскольку я сама для себя книга с выдранными страницами, а то и главами. Вот и сейчас я не знала природу своего страха, своих опасений.

Засеменил дождь. Я вспомнила о некупленном зонте. Денег с собой не было, и мне ничего не оставалось, как пойти домой. Чтобы отогнать подальше тревожные мысли, я стала читать вслух все, что попадало в поле зрения: вывески магазинов, названия фирм, рекламные щиты. Сперва это казалось забавным, мысли действительно стали играть в молчанку. Мрачные люди искоса поглядывали на меня и обходили стороной, зато машины оказались менее чувствительными и заботливыми.

– Ой! – вскрикнула я и автоматически приняла позу цапли в болоте, но было уже поздно: вода из лужи отвратительными мутными ручейками стекала с моего лица, плаща и брюк. Тогда я решила оставить новорожденную идею избавления от мыслей. Я посчитала, что жизнь мне дороже, ведь я не в Швеции, где машины специально тормозят, чтобы пропустить зазевавшихся пешеходов. Здесь либо уворачивайся, либо дожидайся, когда светофор сочтет нужным подмигнуть зеленым глазом.

Дождь не усиливался, будто проверяя нервы на сдержанность, я плащ на промокаемость. К моему великому счастью, я уже добрела до моего нынешнего жилища, мечтая о чашке чая, и тут меня передернуло: ключ-то остался у Димы!

– Ну что же такое! С утра день не клеится.

Я разочаровано присела возле двери.

«Они сейчас разговаривают. Да, они определенно разговаривают. Он рассказывает ей о своей жизни, о том, как искал ее, а она…» – Стоп,– прервала я свои рассуждения. – Я наконец-то поняла одну из причин моего страха – ревность. Боже мой, старо, как сам мир, и к тому же по-детски глупо.

Простужено скрипнула входная дверь, и в дом вошел Маэстро, прижимая к груди футляр со скрипкой.

– Здравствуйте,– со свойственной ему учтивостью произнес он.

– Добрый… Нет, просто здравствуйте,– обреченным тоном поздоровалась я.

– Вы хотели сказать «Добрый день»? И что же вам помешало, позвольте узнать?

– То, что этот «добрый день» не заладился с самого утра, а потом и вовсе превратился в злой и бессердечный,– пожаловалась я и добавила:– А вы думаете, я просто так сижу у запертой двери, как брошенная собачонка?

– Прошу прощения, я должен был догадаться о вашей проблеме.

– И как меня угораздило забыть ключ! – корила я себя.

– Уверяю, эта проблема легко разрешима. С вашего позволения.

Маэстро вынул ключ из кармана и без промедления сунул его в замочную скважину. Дверь плавно отворилась.

– О, я и забыла, что все замки одинаковые! Когда голова забита чемто большим, мелочам там не находится места. Спасибо, вы просто спасли меня.

– Ну что вы, не стоит благодарности. Всегда к вашим услугам,– чуть преклонил голову скрипач и направился к себе в квартиру.

– Извините, Маэстро, а вы сейчас очень заняты?

– Для вас я всегда свободен, милая барышня.

– Тогда составьте мне компанию. Я угощу вас теплым молоком с крекерами, а вы сыграете мне что-нибудь на вашей удивительной скрипке. Как вам мое предложение?

– Я не в силах сказать вам,– улыбнулся скрипач.

После обещанного угощения Маэстро вышел на середину комнаты и заиграл. Он буквально слился со скрипкой в единое целое, а музыка лилась из его души. Он был великолепным музыкантом. Я слышала мало, но все равно с уверенностью могла сказать, что он был лучшим. Он жил музыкой, с помощью нее он раскрывал свое сердце и общался с людьми. Это был театр одного актера. Декорациями служили переживаемые им чувства, отражавшиеся во мне, как в зеркале.

По моим щекам скользнули две блестящие искорки восхищения.

Я еще никогда не плакала, слушая музыку, но Маэстро играл с удивительной эмоциональностью, вкладывая в каждый звук частичку себя.

Я еще никогда не переживала ничего похожего. У меня кружилась голова от виртуозных пассажей, от тихой тоскливой мелодии сжималось сердце, а от возвышенно-торжественной хвалы начинало биться скорее. Это было неподражаемо.

Вдруг музыка оборвалась, и скрипач закашлялся. Я подала ему стакан с недопитым молоком.

– Вам лучше?

– Да, спасибо,– хрипло сказал он и, видя мой тревожный взгляд, пояснил:

– Дело в том, что скрипка дает напряжение на голосовые связки, а тут еще эта простуда.

шерстяной шарф. У вас есть шарф?

– Благодарю за заботу, милая барышня, но шарф у меня отняли еще в прошлом году.

– Но ведь скоро зима! Как же вы без шарфа? Я бы отдала вам свой, но он из шелка и к тому же женский,– с сожалением сказала я. У Маэстро в глазах блеснули слезы.

– Я искренне тронут вашей заботой о бедном одиноком старике, но позвольте заметить, что теплые слова, идущие от чистого сердца, исцеляют куда лучше всяких лекарств и шарфов. Позвольте откланяться – время уже позднее, и я не смею задерживать вас более. Я взглянула на часы.

– Половина десятого. Ну надо же как пролетело время!

Проводив Маэстро и поблагодарив его за удивительный концерт, я перекусила и, выключив свет, села на матрац Димы. В голову лезли самые разные мысли. Сперва я подумала, что надо закатить ему скандал, но тут же остановила себя. А на каких основаниях? Какое я имею право? Кто я ему?

Затем я представила их вместе в одной постели после долгой разлуки, и мне стало ужасно обидно. Трезвый рассудок сразу поинтересовался: «А, собственно говоря, есть ли у тебя право обижаться на него?

Если уж хочешь на кого-то обидеться, то обидься на саму себя, ведь именно ты подстроила эту встречу. После этой здравой мысли обижаться расхотелось вовсе, и уж тем более на себя.

Внезапно в голову юркнул страх. «А вдруг он больше никогда не вернется? Просто уйдет, как тот художник, с которым они снимали эту квартирку. Что будет тогда? За дни, прожитые здесь, я очень привязалась к нему… Боже, я снова привязалась! Вот глупость. Я и не заметила, как это произошло. Так вот в чем основная причина моего страха – привязанность. Я боюсь потерять то, что мне не принадлежит».

После того, как на поверхность сознания всплыла причина страха, он стал постепенно таять.

«Пусть будет так, как будет»,– решила я для себя и, зевнув, сомкнула веки…

Я проснулась от странного ощущения: как будто кто-то светил мне фонариком в лицо. В голове пронеслось: «Наверное, забыла выключить свет»,– но я тут же припомнила, что погасила вчера лампы. Я приоткрыла глаза. Из-под голубой панамы неба торчали золотые косы солнца.

Это было просто невероятно! Рядом раздались осторожные шаги.

– А, ты уже проснулась,– ласково сказал Дима. – Ну, с добрым утром.

– Действительно, с добрым утром.

– Я приготовил нам завтрак. Предлагаю быстро поесть и отправиться на прогулку – погода сегодня великолепная.

Так мы и сделали. Сразу после завтрака мы пошли гулять по подсыхающему асфальту, рассматривая удивленно-наивные лица прохожих. – Знаешь, а я вчера подумала, что ты не вернешься. Правда, глупо? – виноватым тоном спросила я.

– Извини, что заставил тебя беспокоиться, не придя ночевать. Просто мы сидели в ночном баре и разговаривали, совершено забыв о времени,– и Дима стал рассказывать о том, что узнал этой ночью. – После того, как Дана, бросив меня, уехала с владельцем модельного агентства, она поселилась здесь (тут как раз открывался филиал). Она надеялась, что фирмач женится на ней, но этого не случилось. Год спустя он сыграл свадьбу с женщиной его круга и его амбиций, оставив Дану с маленьким ребенком на руках. Чтобы откупиться, он сделал ее директором этого модельного агентства и уехал. Так что в какой-то мере можно сказать, что ей повезло – она добилась желаемого,– горько усмехнулся Дима. – Боже, как она изменилась! Она даже имя поменяла, потому что оно не нравилось ее любовнику. Она потеряла имя… Оказывается, Дана часто вспоминала о нас и теперь очень жалеет о содеянном. Но прошлое – это то, что прошло и исчезло, как табачный дым, запах от которого сохранился только в памяти.

Дима остановился, взял мою руку и крепко сжал ее.

– Для меня еще никто и никогда не делал ничего подобного. Теперь я, наконец, освободился от фантома прошлого и в этом только твоя заслуга. Ты удивительная девушка. Жаль только, что твоя проблема не исчезла. Если бы я только мог помочь…

– Спасибо, но теперь я вижу все совсем в другом свете и уже скучаю по домашним. Чтобы окончательно разделаться с привязанностью, а значит и с прошлым, мне нужно сделать всего один шажок, вот только пока не знаю, в каком направлении,– с ноткой печали произнесла я.

– Вперед,– сказал Дима. – Только вперед.

Весь день мы гуляли по городу, который выглядел совершенно по-иному, нежась в лучах солнца. Он казался мне очень высоким, именно высоким. Когда шел дождь, все взгляды были обращены вниз или, в лучшем случае, на уровне глаз, сейчас же все тянулось к бесконечному небу.

Удивительный нежно-голубой вечер стелился нам под ноги. Я прекрасно понимала, что мое путешествие в этот городок подходит к своему логическому завершению, но что-то оставалось недосказанным или недоделанным. Ответ на этот вопрос был очень близко, но я пока не могла до него дотянуться.

Купив бутылку сухого вина и фрукты, мы решили вернуться домой.

– А откуда у тебя деньги? – хитро поинтересовалась я.

– Дана предложила мне работу и буквально всучила аванс.

– Ты согласился?

– Я взял пару дней на раздумья, но вряд ли мой ответ будет утвердительным. Оставим прошлое там, где оно должно быть. А деньги я верну ей, только попозже.

Дима как-то странно посмотрел на меня, а потом улыбнулся.

– Что? – несколько смущенно спросила я. Он покачал головой.

К сожалению, я не умею читать мысли, а иначе правильно истолковала бы этот взгляд, который наверняка что-нибудь да значил.

Тишина обняла нас. Внезапно я подумала о своем городе, о своей семье. Эта вспышка подпитала решение, которое тлело вот уже несколько дней.

– Завтра я уезжаю.

Тихое признание сорвалось с губ, но, несмотря на всю хрупкость, оно было однозначным. Я взглянула на Диму. Допив последний глоток из бокала, он глубоко вздохнул и, повернув голову ко мне, сказал:

– Я чувствовал, что ты это скажешь. Но ведь это будет только завтра.

Дима взял бутылку и заново наполнил бокалы.

– У нас еще есть целое сегодня.

Какая-то теплая тишина задула свечи разговоров. Все действительно будет только завтра.

– Как насчет фотографий? – спросила я, чуть наклонив в сторону голову.

– Может быть, сначала допьем? – предложил Дима. Я кокетливо подняла брови.

– Ну, хорошо,– согласился он и отправился за фотоаппаратом. Тем временем, я осушила бокал и поднялась на второй этаж, чтобы переодеться. По коже пробежали мурашки.

– Ты готова? – донеслось снизу.

– Да,– уверенно сказала я и стала спускаться по лестнице.

На мне было черное обтягивающее платье, расшитое блестками, с чувственным вырезом, обнажающим плечи. Не знаю, зачем я привезла его с собой, наверное считала, что он принесет мне удачу, как это уже случилось четыре года назад. Алая помада контрастировала с платьем и привлекала внимание к лицу. Но больше всего в глаза бросалась другая деталь.

Когда я спустилась, Дима смущенно поинтересовался:

– А почему босиком?

– Туфли остались дома. Я ведь не собиралась его надевать.

– А тогда зачем привезла?

– Ну ты же сам сказал, что я удивительная,– быстро нашлась я.

Сфотографируй меня на столе. Я буду пить вино и есть фрукты.

– Теперь я понял, почему ты так внезапно захотела фотографироваться,– пошутил Дима.

«Интересно, выдержит ли меня этот старичок?» – размышляла я, подходя к столу. «Эх, была-не была»,– решилась я и аккуратно присела на него. Положив ногу на ногу. Столик покачнулся и скрипнул.

– Раньше я любила острые ощущения.

– Ты это о чем? – снимая меня, спросил Дима.

– О столе, конечно,– ответила я и осторожно прикусила краешек нижней губы. Потом я стала неспешно наматывать прядь волос на палец и таинственно улыбаться. В голове вертелась фраза из сказки:

«Ой, что делаю, что творю!» Посмотрев в объектив взглядом исподлобья, я приоткрыла рот и медленно провела кончиком языка по верхним зубам. Дима опустил фотоаппарат и улыбчиво пригрозил:

– Не надо так делать.

– А что я делаю? Я просто позирую,– состроив невинные глазки, сказала я. Дима продолжал щелкать затвором.

Я встряхнула пышными волосами и, откинувшись, скользнула правой рукой по шее, спускаясь ниже и ниже. Столик скрипнул.

– А сейчас – смертельный трюк,– объявила я и попыталась встать на стол, но бедняга не выдержал такой наглости и с треском развалился надвое. Дима испуганно подбежал ко мне.

– Как ты? Ты не ушиблась?

Оценив всю забавность ситуации со стороны, я заливисто рассмеялась. Дима тоже не смог остаться равнодушным.

Когда запас смеха иссяк, настала пауза нерешительного ожидания.

Дима присел рядом и поцеловал меня. Мои цепкие кисти обвились вокруг его шеи. Он взял меня на руки и поднял.

– Ты же говорил, что я тяжелая?

– У меня внезапно открылись неиспользованные силы.

– Это кстати,– томно улыбнулась я…

Наше солнечное утро началось в полдень. Я приготовила завтрак, и мы уселись есть на полу.

– Что будешь делать дальше? – спросил Дима.

– Вернусь домой и продолжу жить, правда отныне только настоящим, ну и, в крайнем случае, ближайшим будущим.

– Ты ни о чем не жалеешь? – спросил он.

– Нет,– с уверенной улыбкой ответила я. – Надеюсь, ты тоже. Но у меня здесь осталось одно незавершенное дело.

– Какое?

– Да так, мелочь,– махнула рукой я и поцеловала его. – Скоро приду. Игриво подмигнув, я пошла одеваться.

Купив в магазине теплый длинный шерстяной шарф и зонт, я вернулась. Сперва я зашла к Маэстро и преподнесла свой подарок, поблагодарив за его удивительную музыку, а потом прошла к Диме.

– Это тебе,– сказала я, протягивая зонт.

– Боюсь, мне он не понадобится.

Я удивленно подняла брови.

– Мне незачем здесь оставаться. Теперь меня ничто не держит в этом городке. Слушая о твоем доме, я вспомнил о своих родных, друзьях и понял, как мне не доставало их бескорыстной любви. Мой поезд будет только завтра.

– А что же теперь делать с зонтом?

Дима пожал плечами.

– Знаешь, я, пожалуй, оставлю его здесь для очередного постояльца Пасмурного города. Зонт наверняка ему пригодится…

И вот теперь я еду в поезде, покидая город. Мне хорошо и легко.

Теперь я поняла, что любовь не возможна без свободы, а свобода, в свою очередь,– это умение не привязываться к людям, вещам, к прошлому. Очень сложно любить, не привязываясь, любить ради самой любви, быть счастливым здесь и сейчас, не откладывая теплые слова в долгий ящик. Нужно жить этим чувством, не сажая его в клетку и не подрезая крыльев. А если любовь решила уйти– отпустите, ведь лишив ее свободы, вы сами окажетесь под замком. И будьте благодарны любви за тот свет, которым она озарила вашу жизнь.

Что же касается Димы, то я уверена, что с ним все будет хорошо, как и со мной. Теперь не судьба играла мной, а я сама выбирала свой путь.

А за окном сияло солнце, и Пасмурный город улыбался, улыбался мне одной…