Небо пухло с самого утра, предвещая непогоду. Голова не то чтобы болела, скорее, невнятно ныла. Настроение с отметки ноль скатывалось ниже. Где-то в области солнечного сплетения свербело неприятное чувство неотвратимости чего-то еще не произошедшего.

Наконец, сизая туча почернела, и по городу неуклюже зашлепал дождь, полируя шершавые серо-рыжие снежные насты. Первый весенний дождь.

Я вышла из дома в девять и поспешила на работу (к счастью, у меня не было первых двух уроков). Туфли скользили, ветер резко вырывал из рук зонт, ледяные капли били беспощадно. Я сразу же пожалела о том, что не взяла перчатки.

Я вошла в глянцево-блестящий троллейбус. Влажная духота приняла меня без сопротивления, но и без особой радости. Все вымученно молчали. Никто не хотел разговаривать, вот если только поругаться, но, опять же, не начиная первым.

Дождь косыми струями стирал с окна грязь, мимо, подрагивая, плыли размытые афиши, напряженно-озадаченные лица. Город снимал маски, дождь методично слизывал пыль и чуждые краски, показывая истину без прикрас.

Я с трудом свернула мокрый холодный зонт и вошла в школу.

- Наталья Федоровна, - тут же обратилась я на ходу к классной 6 "В".

- Да? - Не сбавляя темп и не поворачивая головы, машинально ответила она.

- Могу я взять у вас журнал, чтобы заполнить его за март, а то…

Дальше я не стала продолжать - Наталья Федоровна не удосужилась не то, чтобы выслушать и ответить, даже остановиться.

День пролетел скомкано и пусто. Я накричала на 3 "а" - сама не знаю, почему. Они тоже не поняли, но болтать на пару минут перестали.

На улице заметно похолодало. Дождь нещадно молотил по зонту, туфли, причмокивая, месили грязь. Ветер злился на мою медлительность и пару раз ударил меня по лбу железным прутом зонта.

Домой я пришла мрачная и уставшая. В кресле как обычно сидел Паша и читал газету. Я прошла на кухню. В хлебнице было пусто.

Мусорное ведро ломилось от излишеств. Это раздражало.

- Почему не купил хлеба? - спросила я и почувствовала, что заво жусь, но тут же восстановила равновесие. Паша не ответил. Он перелистнул страницу и пробубнил:

- Я устал от твоих вечных упреков.

- Я знаю, - сочувственно выдохнула я.

Паша закрыл газету и пытливо уставился на мою переносицу.

- Нам надо расстаться, - мягко, утешительно сказала я.

Паша не понял. Нахмурил брови, собрав на смуглом лбе морщины, и снова уставился в газету, а затем на меня, будто спрашивая, то ли он услышал. Я доверительно кивнула. Паша хотел спросить, почему, но я опередила его кратким:

- Не спрашивай. Пусть будет так.

Я знала, это конец. Паша тоже понял. Он встал, молча собрал в спортивную сумку вещи и ушел.

Я думала, мне станет легче. Не стало. Я открыла форточку и впустила в комнату ледяную прохладу дождя. Он лился строго вниз, земля жадно тянула водяные веревки из неба.

Внутри корчилось изнывающее от невнимания чувство тоски. Я внезапно ощутила острый приступ одиночества. Но это было не то одиночество, что рождается в одночасье, это одиночество было усердно впитано мной уже очень давно. Я не подозревала о его существовании, а оно выжидало, чтобы заявить о себе. Мне захотелось позвонить ему. Просто, чтобы услышать его голос. Я искала спасенья от самой себя в телефонном звонке бывшему парню, с которым рассталась больше полугода назад. Он был мне нужен, жизненно необходим.

Я подняла телефонную трубку.

- Ты так мне нужен… - простонала я, набирая полузабытые цифры.

Внезапно я остановила себя. Да, он мне нужен, но вот я-то ему совершенно не нужна.

Руки опустились сами собой. Я ему не нужна…

Плети дождя поредели. Серые мутные тучи растеклись по всему небу.

Я ему не нужна... И пусть. Зато он мне нужен. И мне наплевать на гордость, я просто хочу позвонить и сказать ему это.

Сердце в томительном ожидании забилось чаще.

- Да?

- Привет, - еле справляясь с дрожью в голосе, произнесла я.

- Привет, - ответил он настолько равнодушно, что на секунду мне даже показалось, что он просто не узнал меня.

- Чем занимаешься?

- Ничем. Телек смотрю.

Дождь окосело лизал кирпичную стену.

Мне так многое хотелось ему сказать, пусть без надежды на взаимность, просто хотелось поделиться.

- Приезжай ко мне, - тихо, но внятно сказала я.

Он замолчал, а потом неуверенно продолжил:

- Я не смогу. Не стоит.

Я хотела спросить, почему, но остановила себя.

- Тогда пока.

- Пока.

Я села на подоконник, запутавшись в тюле. Из открытой форточки сквозило, но мне было все равно. Дождь мало помалу стихал.

Раздался звонок в дверь. Я на миг представила, что это он, но тут же отогнала нелепые мысли. На пороге стоял вымокший до нитки Темка с двумя бутылками пива. Он когда-то очень давно любил меня, потом ненавидел, а сейчас, наверное, жалел. А, может быть, ему просто было одиноко.

- Я подумал, что тебе плохо.

- Ты что, телепат?

Темка кисло улыбнулся и пояснил:

- Встретил в троллейбусе Пашку, он сказал, что вы расстались.

Я ждала, вопроса "почему?", но Темка не спросил. Ему было все равно. Мне тоже.

Мы сидели на кухне и цедили пиво. Хотелось напиться, но пиво оказалось настолько невкусным, что поглощалось с большим трудом. Отхлебнув очередной глоток, я не выдержала и спросила:

- Где ты взял такую гадость?

- О, - с видом знатока протянул он, - хуже пиво во всем городе не сыщешь. Это специальное пиво, отучающее меня выпивать больше одной бутылки.

- Ну, а я-то в чем провинилась?

- А ты за компанию.

Мы сидели и молчали ни о чем. Сначала я хотела рассказать о том, почему бросила Пашу, но я и сама толком не знала. Потом поговорить о том, какая отвратная штука жизнь, но от этого, как правило, становилось еще хуже. Кроме того, лекарство в виде нормального пива отсутствовало, что заметно усложняло ситуацию.

Допив бутылку, Темка встал и сказал:

- Ну, я пойду.

Я хотела его остановить, но не знала, зачем, поэтому просто пожала плечами, дескать, поступай, как знаешь. Темка потянулся, размял спину и ушел.

Я вылила остатки пива в раковину и привычным движением ноги закатила бутылку под кровать. Та гулко прокатилась по полу и, позвякивая, поздоровалась с соседкой.

Было уже семь. Есть не хотелось. Ничего не хотелось. Хотя нет. Одна мысль зудела в мозгу, как расчесанная ранка. Я очень хотела увидеть его. Хотя бы на несколько секунд. Мне бы стало легче, я знаю. Но он не придет - это я тоже знала.

Я натянула вымокшие туфли и потяжелевший кожаный плащ и вышла из дома. Туфли раздосадовано чавкали, стараясь миновать грязевую кашу, что далеко не всегда удавалось. В воздухе плыла холодная морось, оседая на лице и скрипящем в плечах плаще. Я шла к нему.

Я не знала, что говорить, что делать. Я шла на удачу, не продумывая модель поведения и планируя диалоги в голове. Единственное, что я ясно понимала, так это то, что он был нужен мне, как никогда. По плечам захлопали капли. Не знаю, то ли это было одобрение от дождя, то ли сочувствие. А может быть, он просто составлял мне компанию, минуя остановку за остановкой.

Я подошла к двери и без промедлений надавила на выпуклую кнопку звонка. В квартире раздались трели электрического соловья. Я подождала, пока он затихнет, и нажала снова. Никого не было. А может, никто не открыл?

Я хотела оставить записку, но не знала, что написать, поэтому просто ушла.

Дождь стер яркие благополучные маски и обнажил суть. Он нужен мне. Я люблю его. А я ему…

На лужах вздувались пузыри. Взгляды фонарей уныло тонули в мутной коричневатой воде. Из стороны в сторону покачивались слипшиеся пряди волос. Ноги удрученно хлюпали в разбухших туфлях.

Дождь был везде. Он даже проник в меня, и теперь неуверенно лился из глаз. Я, наверное, завтра заболею. И пусть. Пусть.

На лестничной площадке было натоптано. Кто-то долго ходил из стороны в сторону, как дикий зверь в клетке, сидел на пыльной батарее, дымя дешевыми сигаретами, как паровоз. Кто-то ждал и не дождался.

Я больше не буду звонить ему. А он больше не придет ко мне. Как знать, может быть, это одиночество и боль утраты - тоже маска, которую смоет следующий дождь?